Последний помещик подмосковья

Николай Филин.

В 20-х – 30-х годах мои родители снимали дачу в деревне Малые Горки, что в километре от Апрелевки. Казалось, лучшего места для летнего отдыха по Киевскому направлению железной дороги не найти: кругом грибные, орехово-ягодные леса, полнокровная, богатая рыбой речка Десна с ее живописными заводями, с дикими утками...

Вот еще одна примечательность: в советские годы долгое время на окраине Малых Горок сохранялось «дворянское гнездо» – два двухэтажных дома, в которых преспокойно жили бывшие помещики Кругликовы. Правда, собственной земли у них уже не было, давно был отторгнут от них и английский парк – в их владении оставался только сад и приусадебный участок.

Тогда, по своему малолетству, я еще не понимал, что красота этой земли сохранялась во многом благодаря присутствию на ней Бенедикта Георгиевича Кругликова, которого все почему-то звали Диком. Прозвище это мне казалось обидным, но сам Бенедикт Георгиевич не обижался, воспринимал его как должное. Несколько позже, когда я стал старшеклассником, узнал: Бенедикт – непривычное для русских крестьян имя, поэтому они «переделали» его в созвучное – Дик. Так и звали – Дик Егорыч, а за глаза чаще всего просто Дик.

Дом Кругликова, весь в цветниках и в кустах роскошной сирени, стоял на крутом спуске к тому месту реки, которое называлось «Черным омутом». Это было самое глубокое место, и здесь купались только мужчины и старшие ребята, хорошо умевшие плавать. Левее от «Черного омута» – густой кустарник и заводь, а за ними – женский пляж. А еще левее – в крохотном лесочке купальня самого Дика: чистая квадратная площадка, небольшие мостки, искусственная заводь в виде длинного прямоугольника, а в ней – на цепи с замком лодка. Место было персональное, и на него никто и никогда не покушался, даже собственные дети Дика Егорыча предпочитали купаться в другом месте – на «коричневом омуте» для детей дачников.

Дик был сердитым, однако справедливым человеком. Если кого-то из нас, мальчишек, он ругал, то ругал за дело – за поломку дерева, куста, за мусор на берегу. Нельзя сказать, что его любили, – да и было бы странным любить бывшего помещика, – но его все искренне уважали, к нему прислушивались. Поначалу мне казалось, что крестьяне, по старой привычке, покорно, молчаливо, не вступая в пререкания, слушались его, своего бывшего барина. Однако на самом деле это было не так. Советы, нарекания его, большого знатока ведения сельского хозяйства, можно было именно только так воспринимать: настолько были дельны советы, а нарекания справедливы, что слова Дика оставалось лишь принять к сведению. Чувствовалось: он продолжал душой болеть за землю, хозяином которой уже не был. В то же время, как я теперь понимаю, обладая природным тактом, он не был назойливым, никогда не вмешивался в колхозные дела.

Во всем, а особенно в сельском труде, в отношении к природе Дик любил порядок. В порядке он содержал и свое тело: делал гимнастику, купался в любую погоду, я не видел его курящим, я не видел его в... рубашке – мне казалось, что он, коренастый, мускулистый, загорелый, всегда ходил голым по пояс... Словом, он вел здоровый образ жизни, и всегда был в движении, в труде. Я не знал, где он работал, поговаривали, что «служит агрономом, даже главным». Возвратившись с работы, Кругликов копался на приусадебном участке. Я не знал, что он там делал: Дик не любил, когда на него глазели, тем более вблизи, был «какой-то негласный запрет на близкий подход к его дому, в то время как для нас, советских школьников, он, живой помещик, хотя и бывший, был предметом повышенного внимания.

Все же сохранялась какая-то дистанция между Бенедиктом Георгиевичем и крестьянами. Он вел обособленный образ жизни, однако присутствие этого образа жизни чувг ствовалось во всем. Мне трудно выразить это чувство. Он служил для нас каким-то сдерживающим началом от дурных поступков по отношению к природе, к окружающей среде. Получить выговор, замечание от Дика было равносильно школьной двойке.

Кругликов так был не похож на литературных помещиков, что мы не удивились, когда в Малых Горках прошло раскулачивание, а Дика не тронули. Правда, ходили слухи о каких-то заслугах Кругликова перед Советской властью.

Недавно вышли в свет долго хранившиеся в Государственном центральном театральном музее имени А.А. Бахрушина воспоминания сына основателя этого музея – Юрия Алексеевича Бахрушина. Дело в том, что Бахрушины в 1913 году купили поместье в селе Афинеево, став таким образом очень близкими соседями Кругликовых – их владения разделялись лишь узким, но довольно длинным и извилистым заливом реки. Вскоре после переезда Бахрушиных в деревню оба семейства подружились.

Вот что я узнал из воспоминаний Ю. А. Бахрушина. Бенедикт Георгиевич Кругликов был чрезвычайно колоритной фигурой предреволюционной помещичьей России. Он был старейшим помещиком уезда. Его отдаленный предок, французский мушкетер Никола де Мануар, поступил на службу к царю Алексею Михайловичу и получил «на прокорм» восемьсот десятин земли и сельцо Горки.

Отец Кругликова был убежденным демократом и по мере своих сил и возможностей стремился помогать крестьянам. Так, например, в результате его хлопот в Горках была открыта сельская школа, единственная в округе.

Любопытным оказалось происхождение прозвища Дик. Образование Кругликов получил в наиболее демократическом высшем учебном заведении того времени – в Петровской сельскохозяйственной академии, где он близко сошелся с прогрессивно настроенными студентами и примкнул к кружку эсеров. Из академии Бенедикт Георгиевич вынес революционные взгляды, а от отца унаследовал его любовь к деревне, демократичность и... вспыльчивость. Так, например, он считал, что пользоваться наемным трудом преступно, а потому самолично обрабатывал свою землю – пахал, боронил, сеял и жал, а также косил траву и заготовлял на зиму дрова. Это заработало ему репутацию чудака как среди окружающих помещиков, так и среди крестьян, которые за глаза называли его диким барином, а в глаза величали его Диком Егорычем. Он был очень добрым человеком и прекрасным семьянином.

В книге Г. А. Поляковой «Флора и растительность старых парков Подмосковья», изданной мизерным тиражом «Наукой» четыре года назад, вот что сказано об усадьбе Кругликова:

Малые Горки (от ст. Апрелевка на юг до Киевского шоссе). На окраине пос. Горки, на высоком берегу р. Десны была усадьба, сохранявшаяся до 1941 г. В настоящее время имеются остатки очень старой липовой аллеи, ведущей к берегу реки, и немногочисленные кусты караганы древовидной и сирени обыкновенной.

Дом Кругликова не был разрушен – он, по неумному распоряжению местных властей, был перенесен в выродившийся английский парк. Видимо, рассуждали так: мол, не место помещичьему дому быть у всех на виду. Вскоре на этом месте был построен обычный крестьянский дом. Зачем? Чтобы скрыть разоренное «дворянское гнездо»?

Не знаю, почему, но я начало разрушения красоты окрестностей Малых Горок связываю с уходом из жизни последнего помещика Подмосковья, с переноса его дома в другое место. Обстоятельства, объективные и субъективные, в войну и после войны сложились именно так: первой в чреде этих обстоятельств стала потеря помещичьей усадьбы.

... Стоя на том месте, где когда-то стоял дом Дика, я обозреваю реку, по существу превращенную в большой заросший ручей, беспорядочно застроенные берега... Ловлю себя на мысли: живи в наши дни Бенедикт Георгиевич Кругликов, такое не случилось бы.

18.10.1996, «Московия», №38.