«Далеко ли от Торопова до Ясной Поляны?»

© Руслан Армеев. "Северянка", 04.08.2005

Кто-нибудь когда-нибудь соберется с духом (и деньгами) и составит-напишет нужную всем нам книгу под простым названием "Земляки". Думаю, выйдет она толстой-претолстой – сколько ведь даниловских людей из города и села разъехалось по белу свету! И у каждого своя судьба, своя жизненная история и непременно поучительная (заверяю: неинтересных людей нет!). У каждого своя память о малой родине, свой ее образ в душе, своя поддержка-подпитка из даниловских детства-юности. Вот и мой теперешний собеседник– Александр Дмитриевич Тимрот (ударение на первом слоге) признается:

– У меня в жизни два фундамента. И первый – мое родное Торопово. А второй...

Тут я остановлюсь и представлю вам и собеседника, и обстоятельства нашей беседы. Александру Дмитриевичу 30 сентября будет 90 лет, но он бодр, памятлив, фотогеничен. Его отец Дмитрий Егорович Тимрот – последний перед революцией 1917-ого владелец имения в селе Торопово Даниловского уезда. А разговариваем мы в московской квартире Александра Дмитриевича в доме на престижном Кутузовском проспекте. Из окна виден – на том берегу Москвы-реки – правительственный Белый дом, прямо перед нами – высотная гостиница "Украина". Хозяин квартиры приветлив, отзывчив. Похоже, сердце его еще смягчилось от произнесенного мною вначале пароля: "Данилов, Торопово". Сидим, значит, беседуем уже второй час. Он, кстати, говорит Торопово, ударяя на втором слоге, а мы привыкли по-другому – на первом.

– Александр Дмитриевич, ведь Тимрот не даниловская фамилия и даже не русская...

– Да-да, – немецкая. Мои предки двести с лишним лет назад приехали в Россию из Германии и прочно осели здесь, приняли православие. "Тимрот" – в переводе означает –ха-ха! – "рыжий Тим".

– Я поискал в Интернете вашу фамилию и много чего нашел. Поразил капитан Тимрот. Он увековечен в галерее славы храма Христа Спасителя в Москве. Фамилия выбита на одной из мраморных досок среди тех, кто отличился в сражении при Колоцком монастыре, Шевардине и Бородине 24 и 26 августа 1812 года. Все они были награждены орденом Святого Георгия 4-й степени...

– Это, судя по всему, Александр Иванович Тимрот, мой прапрадедушка. В Историческом музее хранится его именная сабля с надписью "За храбрость". С той Отечественной войны он вернулся живым и заслуженным – при чинах и наградах, был старшим офицером в Семеновском полку. А пришел на трон Николай Первый – назначил его командовать Измайловским полком. Государь был крестным отцом одного из сыновей Александра Ивановича... Впрочем, Тимротов сегодня по всему свету встретишь. В Швеции их много, в Дании, в Америке, есть даже в Аргентине...

– Еще Интернет сообщил, что Егор Александрович Тимрот в 1865-м году стал председателем Ярославской губернской земской управы...

– Прав ваш Интернет. Это мой Дед гордился тем, что никогда не имел крепостных. Он закончил Царскосельский – пушкинский – лицей. Тут как вышло? Едва земства образовались, дед стал первым председателем, а когда их революция распускала, отец мой Александр Егорович был в том же Ярославле председателем последним. Я уж потом слышал от людей благодарные отзывы об отце – много занимался он школами, больницами, ветеринарными лечебницами. Отец был и предводителем уездного дворянства в Данилове.

– А как Тимроты в Ярославль попали?

– Очень просто. Дед женился на Софье Павловне Кругликовой – владелице имения под Даниловом, в Торопове, и перебрался с берегов Невы на берега Волги.

– Вы-то где родились?

– В Ярославле, в 15-м году. Когда началось ярославское восстание – в 18-м, – отец сейчас же забрал всю семью и уехал в Торопово.

– Вся семья – это кто да кто?

– Мама моя, Наталья Михайловна, старший брат, Дмитрий (он с 1905 года), средний, Георгий (с 1914-го), сестра Софья. Приехала туда и моя тетка Любовь Михайловна, сестра матери.

– Помещик с семьей прибыл в свое имение, а кругом – советская власть...

– Приехали бывшие... И жили в своей усадьбе, по-моему, до 28–го года. И никто нас не разорял, никто не поджигал, ни выпадов никаких против не было, ни ругани. У нас с людьми установились прекрасные отношения. Мальчишки в округе все стали моими друзьями. Мать, правда, предлагала отдать и землю, и усадьбу и уехать, но отец не пошел на это и правильно сделал. Мы там прокормились в голодное время.

А в 28-м?

– В тот год нас реквизировали. Приехал из Данилова очень хороший человек, совсем не грубиян, все имущество, которое там было, описал, а мы переехали через речку в дом для отставных священников. И жили там долго. Дом числился на моей тетке Любови Михайловне, заслуженной учительнице, – может, поэтому нас и не трогали. Хотя все могло быть, но Бог хранил. А в бывшей усадьбе возник сыроваренный заводик. Моя мать потом ходила туда за сывороткой – поросенка кормить.

– Значит, первые ваши воспоминания – о Торопове? Там же состоялось, можно сказать, и открытие мира?

– Да, тороповское детство – это фундамент, на котором я вырос, это основание моей души. И место замечательное. Это, так называемый, Даниловский кряж – холмы, холмы... И сам Данилов на холме, и монастырь Казанский – на Горушке, на холме то есть. Но когда я начинаю вспоминать то время, в памяти возникает прежде всего река – моя милая Вожа. Мы были такими заядлыми рыболовами, каких свет не видел, – с утра до вечера на реке! Ловили налимов под камнями, ловили раков, ставили жерлицы, с удочками ходили. Помню, как учили меня ловить рыбу саком. Мальчишкой я прислуживал в церкви. Воскресенская церковь там – чудесная! Помню все иконы, где какие были, и помню очень ярко.

Еще помнятся домашние чтения – у нас была неплохая библиотека. Мама особо чтила Льва Толстого. И мне это передалось. Толстой – первый писатель, который был и остается моим учителем, моей опорой. Отец нередко вслух что-нибудь читал, и прежде всего – "Войну и мир". Еще, помню, Леонид Андреев на Меня очень сильно повлиял. Замечательное было чтение "В лесах" и "На Горах" Мельникова-Печерского.

Надо сказать, что я рос, а вокруг меня были любовь и согласие. Отец с матерью чудесно жили. В свое время родственники отца не хотели, чтобы он на поповой донке женился (моя мама из семьи священника), и сыскали ему богатую невесту. Но отец настоял на своем: "Мою Наташу ни на кого не променяю".

В Торопове я начальную школу закончил, а в пятый класс ходил в Данилов – 12 верст, часто по грязи, в дождь. На Соборной площади была такая школа – имени Песталоцци.

– Здание-то сохранилось, там теперь музей...

– Так вот, ее вскоре преобразовали в ШРМ – школу крестьянской молодежи, она стала семилеткой. А я потом поступил в техникум в селе Вятское. Перед войной успел пройти курс в Ярославском пединституте на словесном, филологическом, отделении.

– А Торопово?..

– В Торопове бывал набегами. Отец-то сначала работал в даниловском уездном суде, а потом – при мне еще – тяжело заболел, удар с ним случился, по-теперешнему инсульт. Из Данилова приезжал лечить его знаменитый врач Троицкий. Помню: врач в красных бурках, и все время кладет отцу лед на голову. И поднял его на ноги. Потом у отца был второй удар, и после него он не смог ездить в Данилов, стал работать бухгалтером на сыроваренном заводе. С большой –выше его – палкой ходил. А когда и ходить не мог, все стоял у печки, руки назад.

– Скажите два слова о братьях ваших, сестре, как их жизнь сложилась?

– Дмитрий посвятил жизнь школе, детям, был и учителем, и директором школы. Работал сперва в Вятском, а после войны – весь фронт прошел – в Ярославле. Умер поздно, почти в 90 лет, оставил довольно обширное потомство... Сестра Соня не так давно скончалась. Всю жизнь она преподавала немецкий язык... Брат Георгий пошел по технической части и весьма преуспел, закончил Институт железнодорожного транспорта в Москве, что-то изобрел, получил высокую премию. А на фронте попал в плен. Он, надо сказать, по-немецки говорил великолепно. Немцы предложили ему сотрудничать – ведь ты, мол, наш, наших кровей. Георгий отказался. Его побили. Он все равно отказался. Его избили до ужаса. Он отказался. Его расстреляли... Мне об этом потом рассказали люди, которые были с ним в плену.

– Война и вас не обошла?

– Война никого не обошла. Вспоминаешь сейчас и с ужасом, и с каким-то теплым чувством. Я в основном служил в разведке, а там у нас товарищество было исключительное. И только в последнее военное время стал начальником штаба. В конце войны оказались мы в Берлине. Вот вам забавный эпизод. Город уже сдался, мы сидим в каком-то дому за столом, пьем, едим, веселимся. Вдруг окошко – дзынь! – пуля влетела и прямо в бутылку попала. Вино разлилось! Мы очень огорчились, пришлось за новой бутылкой спускаться в подвал. Веселились, однако, рано – вдруг получаем карты: направление на Прагу. Неприятно. И вот на полпути к Праге, в лесу, я спал и слышу крики "ура!", стрельбу такую, какую и вообразить нельзя. Победа! Окончание войны отметили так: запрягли лошадь в найденную где-то карету и – поехали, – дурака валяли от счастья.... Ну а потом медленно-медленно возвращались домой. Я демобилизовался летом и сразу – в Торопово, к родным, к отцу и матери. Отец вскоре умер... Новый, 1946 год я встречал у сестры Софьи, в Москве. У меня началась другая жизнь.

– Ясная Поляна, пенаты Льва Толстого?..

– Это был удивительный поворот в моей судьбе. Вызывают меня в ЦК, в сектор по РСФСР, – а я был уже членом партии, – и в отделе культуры говорят: вот в Ясной Поляне директор очень болен, ищет себе помощника. А у вас диплом филолога, не поедете ли туда научным сотрудником? Я соглашаюсь. Но сначала надо зайти к внучке Толстого – Софье Андреевне Толстой-Есениной, бывшей тогда директором объединенных толстовских музеев. Она меня расспросила и удивилась: "Ну, у вас биография, как слеза младенца!"

А когда впервые ехал в Ясную Поляну, очень волновался. Мне перед этим Софья Андреевна сказала: мы позвоним туда, и вам лошадь вышлют. Я говорю: а сколько там от станции идти? – Да что-то километра три-четыре. – Господи, да я с удовольствием пройдусь!.. Это было зимой, все в снегу, заснеженные толстовские дубы, все дорожки в усадьбе расчищены... А я ведь и детство, и юность, можно сказать, провел с Толстым. Мне тогда показалось, что я иду к себе домой, будто всю жизнь там прожил... Вот мой второй, вслед за Тороповом, фундамент – Лев Толстой.

– Ясная Поляна после войны представляла печальное зрелище?

– Нет-нет, там уже многое было восстановлено. Хорошо, что в октябре 41-го экспонаты и документы дома-музея успели отправить в Томск – 110 ящиков. Эвакуацию организовывала Софья Андреевна. Ясную Поляну немцы держали 45 дней, а, отступая, подожгли усадьбу, но пожар удалось быстро потушить. Уже к маю 42-го была вчерне закончена реставрация, хотя экспонаты вернулись на место лишь в 45-м. Но и потом, когда я приехал туда, работы было хоть отбавляй. Предстояла основательная реставрация дома Толстого, надо было восстановить утраченные хозяйственные постройки, сад, вымерзший за годы войны. Много пришлось заниматься с фондами музея... Вскоре я стал директором Ясной Поляны.

– А как складывались отношения с внучкой Льва Николаевича? Не секрет, что теперь ее полная фамилия могла бы звучать так: Толстая-Сухотина-Есенина-Тимрот...

– Мы с ней как-то быстро сошлись. Софья Андреевна приезжала в Ясную Поляну, интересовалась моими делами. Она сразу поняла мои интересы, которые Тогда во мне были, пробудила их и как-то не насильственно, но все же связала меня внутренне. Она была инициатором нашего брака. Я считаю, что сыграл в ее жизни роль не меньшую, чем она в моей. Она была старше меня на 15 лет, но я не чувствовал этого. Софья Андреевна – очень редкий человек. Из Толстых, я бы сказал, самая интересная. Она больше всех Толстых, так называемых "бородачей", и внешне, и внутренне была похожа на своего знаменитого предка. В ней все было толстовское. Ее уважали необыкновенно.

Жили мы вместе с 47-го по 54-й год. Было время, когда все складывалось очень хорошо, особенно в первые годы. Но пришел момент, когда я почувствовал, что моя жизнь тоже имеет право на самостоятельное существование, и тогда я стал осторожно, не грубо, отходить от Софьи Андреевны. Мы расстались в 54-м...

– Софья Андреевна оставила какие-нибудь мемуары?

– У нее есть короткие воспоминания о Сергее Есенине. Они ведь недолго были вместе – в марте 25-го года познакомились, летом поженились, а в декабре поэта не стало. Из ее рассказов помню, как Есенина терзало, что у нее все время на уме Толстой, Толстой, Толстой. Мне, говорил, надоела эта борода... У них брак был очень искусственный.

– После развода с Софьей Андреевной вы разошлись и с Ясной Поляной?

– Нет, еще немало лет там работал. А в 1961-м меня перевели в Москву. На целых десять лет я стал директором Государственного литературного музея. Это огромное хозяйство, крупнейший музей. В то время он располагался в семнадцати зданиях, имел больше десяти филиалов... А потом меня сцапал замминистра культуры и говорит: сдавай все дела, пойдешь замом директора Института культуры. Тогда он только что создавался. Сейчас институт называется как-то по-другому. Вот с 71-го и до пенсии в 85-м был я замом по науке.

– Судя по библиотечным каталогам, вы еще успевали писать книги...

– Книги – громко сказано. Меня интересовали страницы московской жизни наших классиков – Грибоедова, Гоголя, Тургенева, Пришвина... Московские издательства охотно публиковали мои небольшие исследования на эту тему. Кое-какие авторские экземпляры у меня еще остались, могу подарить даниловским библиотекам...

– Спасибо. И книжки выходили, и дети рождались...

– После развода я вскоре вновь женился. Жену звали Татьяной, она была архитектором – 20 лет как нет ее в живых. Родила мне троих сыновей. Владимир, юрист, живет с семьей в Америке, – увез, кстати, с собой весь семейный архив. Звал и меня туда, но я не смог оторваться, я привык к России... Сын Дмитрий закончил исторический факультет МГУ, отделение истории и теории искусства, а потом принял монашество с именем Амвросия, стал священником, служил в монастырях Московской области. Несколько лет назад вышел за штат, теперь преподает, занимается переводами, пишет иконы... Сын Олег – программист. Компьютеры, Интернет – его стихия.

– Александр Дмитриевич, не осталось ли у вас каких-нибудь памятных вещичек из Торопова –пряжка, рамка, подсвечник?

– Увы, ни-че-го!.. Последний раз я там был в... 55-м году. Надо же, уже полвека прошло! Жалко было видеть школу, которая вся покосилась, клуб, который разъехался, церковь порушенную... Навестил мои родные могилы.

– Село-то теперь возрождается...

– Ну, дай Бог!... Кстати, родственник мой Соколов в своей книге о Торопове кое-что напутал. Никогда село не называлось Куклин Угол. Мало ли что полуграмотный дьячок записал в церковной книге! И речки Куколки там не было – Вожа была, и еще Малая Вожа. Она течет от Подольнова – там только налимы водились – и впадает на полпути от Подольнова к Взглядову... Куколка – так назывался лес. Это там, где Попов бочаг. Отчего сохраняется название Куклин Угол? Там стояла когда-то деревянная церковка, и лес Куколка подходил к ней углом. Этот лес испоганили давно, еще при царе, его вырубили внутри, оставив только внешний вид. Он примыкал к Ханину лесу, был и такой...

...Я не останавливаю Александра Дмитриевича, хотя ничего в этих тороповских подробностях не понимаю. Поразило меня его признание: "Часто по ночам, – говорит, – не сплю и думаю, где же мой дом? Ведь дом-то мой не тут..." Вон, оказывается, где по-прежнему его дом – в родном Торопове! Там помнит он каждый бочаг, каждого пойманного налима, каждое дерево в лесу и, наверное, каждую половицу в той, родной, усадьбе... Дом его отобрали, а вернуть забыли. Вот "благодарность" Тимротам за верное служение России, за подвиги в двух Отечественных войнах, за устройство школ и больниц, за радение русской культуре.

Разговор наш подходит к концу. Расстаемся. Александр Дмитриевич провожает меня по коридору до двери, протягивает на прощанье руку. Я пожимаю ее, задерживая на секунду в своей. Кто это сказал, что время истории измеряется не годами, не веками – рукопожатиями. Как точно! Каково расстояние от Торопова до Ясной Поляны? Каково расстояние от нас до Льва Толстого? Да вот они –рядом, через два рукопожатия. Тимрот несколько лет шел рука об руку с Софьей Толстой, а маленькую Соню брал за ручку, брал на руки ее великий дед.

Надо запомнить этот день и час, когда я с помощью четы Тимротов поздоровался за руку со Львом Толстым. Расскажу об этом при случае тороповским школьникам.

Руслан АРМЕЕВ.

P.S. А стопку книг "для даниловских библиотек" Александр Дмитриевич не забыл мне вручить. И еще "в нагрузку" – горазд он на сюрпризы! –толстенную, в 650 страниц, свежеизданную книжищу с мелким шрифтом. "Чудаки" называется, автор – кто бы вы думали? –А. Д. Тимрот. Надписал на память. Не мемуары – художественная. Я уже начал читать. Там девушка по имени Ника (Победа то есть) вдруг обнаруживает, что она потомок самого Рембрандта... Интересно, что дальше?!

Наконец понял оброненную моим собеседником фразу: "Я начал чувствовать возраст: теперь только по утрам могу работать". Он еще работает! Он пишет. Может быть, о Торопове, о Данилове, о Толстом и о том, чьи же мы все-таки потомки. Ведь не Иванов же, родства не помнящих!..